Defence against mourning, and forms of regeneration
2 May
Orpheus
Каждый раз, когда либретто подходили к концу, на меня набрасывалась жуткая тоска. Как будто все реверансы в мире вдруг очеловечились, направленные на меня, и ударяли по глазам настырными оттопыренными платьями. Уж лучше погибнуть от гильотины, чем когда-нибудь завершать чтение - я не ухожу, в полном знании, из-под солнечного зонтика в день, когда август рассорился с облаками. Нарочно сделать вид, что ты забыл старого друга с чужой жизнью, который c неизбежной небрежностью протягивал тебе тарелку - порцию булочек с изюмом. Видимо, его забавляло, что, пока я с отвращением вытаскиваю из булочек изюм, мне трудно придумывать мотивы и искать несоответствия. Да, меня забавляло, когда бурлескные пьесы потаенно указывали на главную сволочь; еще потому, что я всегда узнавал это не позже, чем в третьем акте. Жаль, что они будто все давно закончились. Я посвящаю им мой неловкий трагизм.

Мой отец был тем еще персонажем. Он работал в розовой барочной библиотеке и не придавал этому никакого значения, скорее - скромно верил и записывать результаты этой веры бог весть куда. Он постоянно врал о том, что молится за меня. Наверное, в его единственных молитвах фигурировала только просьба о том, чтобы я изменил, наконец, свое имя. Кажется, он все еще был без сознания в тот день, когда я, или этот осколок античности, приземлился в его руки, заливая их прилично недовольными слезами: в детстве я испытывал настоящую любовь к занавескам и, видимо, с одной из них меня развели.

Я не знаю, откуда оно взялось у меня. Мамочке нравилось отбирать мистерии для вечернего чтения - конечно, они не могли внимать никаким эзотеричным позывам, а после, лишали мамочку способности внимать моим, и понимать мои.

Да, моей путеводной звездой становилось имя. Кажется, раз или два я обматывался плотной шторой и размышлял о том, есть ли у животных душа. А если нет, то становятся ли они привидениями после смерти?
Он же винил мое имя в том, что я не внимал его молитвам - получалась жуткая глупость. Я научился думать об отце беззлобно, но по-прежнему не внимал его молитвам. Может, мое имя действительно стало иметь с этим дело.

Чтение должно было привести меня к правде, которую мне очень хотелось. Я не мог поверить в настырную любознательность, которая выглядела совсем фантомно, когда я примерял ее на свою семью; она выглядела как жакет, который слишком велик, а моя миниатюрная мамочка беспомощно теребит рукава изнутри. А главное, я полагался на чтение в поиске моего собирательного друга. Разве, если я буду шептать разные комбинации букв, он не пойдет на их шелест на моих губах? Этот герой, может быть, потерялся в страницах. Можно сказать, что я не горел желанием наконец обзавестись хотя бы одним полезным знакомством. Я хотел увидеть, как выглядит змея, кусающая себя за хвост, мельница с отломанной лопастью. Здесь, их небрежные имена казались мне лишенными вдохновенного позыва, который каждое первое ноября возвращал меня к убитой за летней кухней свинье и заставлял опасаться выглядывать в окно (кажется, свиные привидения не должны выглядеть хорошо).

Я знакомился с античной философией.
0