Это был слишком тихий вечер для наступившей поры года. Озорные огоньки уже начинают проступать в глазах любого, вероятно, но только очнувшиеся ото сна мухи летают еще совсем вяло. Юные биологи уже вовсю прячут между страницами толстых романов первые полевые цветы, мечтая об ароматных весенних гербариях.
Сажусь на широкие ступеньки крыльца, открываю узкий спичечный коробок. Нет, у меня не было вредной привычки, а разводить костры в лесу я считала ужасным преступлением, посему к нерадивым любителям пикников относилась с укоризной и раздражением. Из коробка же на мою руку медленно выползает огромный коричневый жук, расправляя сложенные крылышки, - и тут же со стуком падает на полусгнившее дерево, рядом. Однако в ту же минуту, сметая сухие травинки и труху, существо с грохотом улетает куда-то ввысь, к кристальной голубизне неба. Мои мысли как раз возвращаются оттуда, из маленького ежевечернего путешествия. Забросить их на самое высокое облако было непременно лучшим решением, ибо заснуть с катастрофической сумятицей в голове не представляется возможным. Ведь вблизи моего дома нет моря, я не купаюсь вечером, сбрасывая лишние килограммы и эмоции; не курю на окне, наблюдая за закатывающимся солнечным диском, пропуская его последние лучи в колечки дыма; я не пью кофе, пока ночное небо багровеет, поддавшись колдовству рассвета.
Я только, знаешь, читатель, изредка хожу на речную пристань, забрасываю на плечо лямку истрепанного рюкзака, в котором обычно лежит мой доисторический плеер и тетрадь в толстой обложке: та самая, где на последней странице кем-то неловко выведено несколько небрежных строчек на прощание.
Небо благосклонно ко мне: редкие клочки белого волокна перемещаются с места на место, а солнце не пытается сотворить что-то ужасное с жителями матери-Земли. Я встаю и, стряхнув крошки незамысловатого завтрака - каждый день он имеет относительно одинаковый состав, - оглядываюсь в поисках ручки. Почему-то мои принадлежности для письма норовят заканчиваться в самых интересных местах. В прошлый раз я так и не успела записать одну остроумную цитату, над которой хохотала вечер напролет, - она осталась затоптанной на той узкой лесной тропинке, где придорожный кустарник слыхал не одну мелодичную поступь.
Люди, как я, имеют обыкновение уделять любви необъятные пространства на просторах океана своих дневников, пересечения тетрадных листков, которые, вместе с пережитками прошлого, рано или поздно оказываются в мусорной корзине. Я редко говорю об этом. Да и подобная констатация факта не значит ровным счетом ничего - особенно упомянув тот факт, что вытянуть из моих уст максимально однозначные утверждения стоило множества попыток.
Вот и сейчас, вышагивая ярды по проселку, я ничего не могу собрать в целостную конструкцию. Мое сознание уже крепко обосновалось между двух миров. Каким же чертовски наивным человеком я являюсь! Полна искусно вылепленных иллюзий, которые, как восточные ковры, скрывают потрескавшуюся штукатурку. Да неужели вскоре обнаружиться, что за этим светлым лицом - пекло разврата? Да неужели эти светлые глаза имеют опыт грязного обольщения, давно тая в себе отголоски предательски хитрого огня? Неужели этот светлый ум давно искушен омерзительными удовольствиями, а эта душа давно томится легкодоступными наслаждениями?

Прижимаясь лбом к прохладному стеклу, я глубоко вдыхаю свежий весенний воздух. Самым малодушным поступком было бы предательски сбежать, пока еще ветер несет огонь с соседнего пепелища в противоположную сторону. Но, говоря откровенно, ищу ли я этот путь? А если так, то вернусь ли к этим уязвимым скалам времени, которое через мгновение станет давно прошедшим? Как же они мне дороги! Чертовски дороги. Верите?